Обернувшись вороном и добравшись до самой густой и непроходимой чащи лесов муромских, Кощей ударился оземь и обернулся добрым молодцем. Не любил он превращаться в птицу, но до дома Бабы Яги по-другому не доберешься – на коне месяц проплутаешь, а пешком и вовсе сгинешь где-нибудь под вековечным дубом. Чародей приосанился, поправил мерлушковую княжескую шапку, расправил плащ-корзно с княжеской нашивкой на груди. Ради такого дела он нарядился в шелковую рубаху, купленную в Царь-граде, плисовые штаны и сапоги из зеленого сафьяна. Пусть впечатлится лесная отшельница таким великолепием.
Троюродную сестру Кощей не видел уже давно. Сам уже не помнил, сколько веков. И еще бы столько не видел, и сильно от этого не страдал, но у Мстислава Удатного, что из Тьмутаракани, появился конь – всем коням князь! Ноги – как ветер, сердце – как у собаки, на голос хозяина откликался, в глазах – огонь колдовской, так и жжет оком! Говорили, что коня Мстислав получил от самой Бабы Яги. Кто верил, кто не верил, но Кощей сразу смекнул, что к чему. Не иначе его сестренка, которую слушалась всякая живность, коней богатырских разводить занялась. Еще через неделю он вызнал, что Яга и в самом деле поселилась в чаще, отгородившись от людей, и пестовала табун. Лошадки у нее были как на подбор  - птицы, а не лошади. Некоторые заговоренные – кто на быстрый бег, кто на зрячесть в ночи, а кто и на вещее предчувствие.
И разгорелось сердце ретивое – как так, у Кощея да нет волшебного жеребца?! Украл бы, да табун слушался Бабу Ягу во всем. Скажет: летите на небо и среди туч затеряйтесь, - и спрячутся в облаках. А к вечеру домой возвращаются, даже с края света. Вот и пришлось идти на поклон, вспоминать родственные связи.
Перебравшись через кучу валежника, Кощей вышел на поляну, где стояла избушка Яги. По виду – погребальная домовина на четырех высоких сваях. Если кто и забредет сдуру в такую глушь, ни за что не войдет внутрь – покойников потревожить побоится.
Но Кощей знал этот прием, когда еще юнцом бегал.
Выйдя к домовине, он упер кулак в бок, свистнул в два пальца и крикнул:
- А ну, избушка-хороминка! Встань по-старому, как мать поставила! К лесу задом, ко мне передом!
Заклинание подействовало, и изба медленно повернулась, выдергивая из земли ноги-сваи, похожие на куриные лапы. Маленькая дверь приоткрылась, и от нее до земли протянулось крыльцо. Ступеньки колебались, словно сотканные из тумана, но Кощей, не убоявшись, ловко взбежал по ним и шагнул, наклонившись, под низкие своды.

Отредактировано Кощей Бессмертный (2014-06-14 18:35:56)

Изнутри изба была гораздо больше, чем казалась снаружи. Хорошее колдовство! А вот сама горница никуда не годилась. Кош огляделся, недоумевая, как Яга может жить в таком убожестве. Ни тебе цветных стекляшек в окнах, ни печи заморской, трубой наружу… А где же резьба искусная на потолочных столбах? Где ковры мягкие, восточные? Где чаши серебряные, наполненные душистыми лепестками?.. Вместо этого - лавки, на которых постланы лоскутные одеяла, запах свежеструганого дерева, грубый стол, заваленный книгами и свитками. И еще печь - эта крестьянская черная печь, из-за которой потолок вечно в противной копоти. Да, видно совсем одичала в глуши, со зверьем лишь якшаясь. 
Сама хозяйка стояла посредь избы, упрямо наклонив голову. Брови насуплены, из глаз вот-вот молнии ударят – нет, похоже, не рады ему в этом доме.
Кош сделал вид, что не понял грозного вида ведьмы. Пусть смотрит, как хочет, лишь бы не выгнала.
Он широко улыбнулся, откидывая полу плаща, чтобы Яга оценила его наряд, и произнес так радушно, как только мог:
- Ярина! Сколько лет не виделись, сколько зим! Что же ты, сестренка? В чащу спряталась, с родней знаться забыла. Вот, пришел к тебе сам. Проведать, о житье-бытье спросить.
Он подошел к Яге, расцеловав ее в обе щеки гораздо горячее, нежели требовали родственные чувства.
- Ну, здравствуй, сестренка! Принимай гостя, да рассказывай свои новости. Ведь, считай, лет сто не виделись?.. Говорят, ты совсем из мира ушла, людей бросила, лошадок разводишь…

Нет, нельзя было разговаривать с Ягой, как с купеческой дочерью. Кощей понял, что сделал ошибку, едва заветное слово слетело с языка. Он сразу увидел, как окаменело лицо ведьмы. Вокруг нее завихрились совсем не дружелюбные вихри, а ведь сначала была, даже рада его приходу, он это почувствовал. Теперь же Яга сидела в кресле, как в осажденной крепости – готовая к отражению атаки и нападению, если потребуется.
Даже угощенья не предложила. Зато всю эту братию недотепистую, которую к нему подсылала, царевичей этих и коровьих сыновей – кормила, поила, в баньке парила. 
Кош сел на лавку и положил руку на стол, постукивая пальцами по переплету одной из книг. Тактику надо менять, если хочешь получить желаемое. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что она тут изучает.
- Ладно, Ярина, не злись, - сказал он примирительно. – Согласен, запамятовал. Но когда живешь не первую тысячу лет, то век-другой пролетают совсем незаметно. Ты молоденькая еще, не понимаешь, каково это. И прости, что давно не показывался и весточки не слал – книга больно интересная попалась, про грозовую волшбу. Пока не прочитал, все сиднем в тереме сидел – такая мудрость, хочу тебе сказать!..
Он восхищенно прищелкнул языком, и понял, что выбрал верный путь: вон как глазки-то сразу у Яги разгорелись! Уж в чем-чем, а в жажде знаний она ему не уступала. А, возможно, и превосходила. Только в мире мужчин женщина никогда не добьется первенства. Поэтому придется ей довольствоваться подпевками. Так, а теперь можно и к делу.
И запел соловьем:
- Но как увидел коня, что ты Мстишке Удатному подарила, не выдержал. И откуда в тебе такое искусство, сестренка?! Не конь, а лебедь! Не скачет, а по воздуху летит! Возжелалось и мне такого же. Ты уж не откажи,  по-родственному. Я и отдарок тебе приготовил. Прими, сделай милость. Дай только жеребенка из твоего табуна. Такого, чтобы был верным товарищем и мчался бы быстрее мысли.
Кош присвистнул сквозь зубы, и на столе появилось решето, полное до краев драгоценными камнями. Солнечные лучи отразились в их гранях, да так и брызнули разноцветными пятнами по стенам избушки.
- Смотри, какое богатство! – голос чародея стал вкрадчивым. – Разве конь такого стоит? Но я же понимаю: колдовские кони, они особые. Понимаю, сколько сил ты на них потратила и умения. Поэтому и цена - по товару.  Ну что, договорились?.. 

Отредактировано Кощей Бессмертный (2014-06-16 20:14:04)

Улыбка не покинула кощеева лица, но мысли его были далеки от веселости. Вот ведь баба лиходейская, чего хочет! Чтобы он – великий Кош-чародей – был у нее на посылках? Холопью работу работал? Может, подвох какой? Нет, вон как обрадовалась своей выдумке. Надеется, что он откажется. Позора не стерпит – бабе служить. Превратить ее в лягушку, что ли? Чтобы в болоте каком царевича дожидалась. Или нет, лучше – в змею подколодную. И сразу зубы повырывать, чтобы не жалилась. Чтобы на брюхе до конца дней ползала, червями питалась.
Как назло, во двор вбежал сестрин табун. Кош невольно засмотрелся. Эх, что за лошади! Загляденье просто! Гривы шелковые, копыта алмазами блестят, шкурка – шерстинка к шерстинке. А Мстислав похвалялся, что такого друга верного, как его конь, ни у кого нет и не будет…
Еще и колдовать нельзя, почует она, видите ли. И не такие не чуяли. Кош прищелкну пальцами, убирая отвергнутую плату. Драгоценные камни вспыхнули белым пламенем и пропали с глаз. А то ведь отвернись – сразу половины не досчитаешься. Знаем таких, кто утверждает, что с камешками речными приятнее шептаться, чем с самоцветами.
Вслух, разумеется, он сказал совсем иное:
- Ох, хитра ты, свет-Яринушка! Думаешь меня работой испугать, или поручениями какими? Так нет, не испугаешь. Согласен. Три недели – и конь мой. Только – чур! – без обмана. Чтобы лучше был, чем у Мстишки. Чай, не князя носить будет, а кесаря.
А про колдовство она ничего не вызнает. Мала еще, да глупа. Даже не представляет, какие силы ему подвластны.
Кош встал, расправляя плащ, и протянул Ягу руку:
- Значит, договорились?

Кош задумался. Нет, пожалуй, и беззубая змея – слишком для нее хорошо. А превратить ее в колоду, на которой мясники туши разделывают! Самое подходящее для этой пиявицы. Сидит, довольная. Думает, поймала его на крючок, как пескаря.
Клятва – священна. Он очень не любил признаваться  в этом, но таково правило чародейства. Даже при вечной лжи надо, чтобы было что-то незыблемое, что-то, что поддерживает твое существование даже при разрушающем действе волшбы. Это вот как воду постоянно пить, чтобы сил набираться быстрее. Или держать слово, если поклялся.
Великолепные животные резвились во дворе, оглашая ржанием вековечный лес. Снова бросив взгляд в окно, Кош стиснул зубы. Что он, без колдовства три недели не выдержит? И не то выдержал при посвящении. Ну, погоняет она его по поручениям, за столом прислуживать заставит, а может… Тут он лениво улыбнулся. Может, понадобится мужское умение не оплошать перед ведьмой. Она женщина одинокая, а они все – недолюбленные, недоласканные. Только правду сказать стыдятся. Яга, она, конечно, особой стыдливостью никогда не отличалась, но кто знает?.. Женское сердце – потемки даже для великого чародея. И он решился.
- Согласен. Даю тебе клятву, что соблюду наш договор, и отказываюсь от своего колдовского умения на три недели, с завтрашнего рассвета начиная.

Лавка в избушке Яги была узкой для Коша. И короткой – ноги свисали, а уж про тощее одеяло и говорить не приходилось. Он долго не мог устроиться поудобнее, а потом долго смотрел в потолок, прислушиваясь к лесным шумам – то и дело раздавалось уханье совы или крик козодоя. В болоте, раскинувшемся поблизости, расквакались лягушки – должно быть, к дождю. Время от времени  поскрипывали половицы над головой – от осторожных шагов. Яге тоже не спалось, хотя она предупреждала,  что ночами бодрствует. Он ждал, что она позовет-таки его в свою спаленку, но так и не дождался.
Не смотря ни на что, в ведьминой избушке Кошу было уютно и покойно. Уже в полусне он вспомнил, как впервые увидел Ярину – ей тогда веков двенадцать или тринадцать было, совсем еще девчонка. Ее бабка приходилась отцу Коша то ли двоюродной внучкой, то ли внучатой племянницей – вобщем, седьмая вода на киселе,
В ту пору Кош уже привык жить на земле, хотя все еще не мог слышать журавлиного курлыканья, когда птичьи стаи по осени собирались в Ирий, где их до весны запирали золотыми ключами.
Ярина родилась уже после изгнания, и никогда не видела небесного града. В ней не было даже отблеска предначального света. Маленькое, худенькое существо с двумя черными косичками и черными глазищами в половину лица. На плече у нее сидел какой-то мелкий взъерошенный птах и время от времени что-то щебетал в ухо – ни дать, ни взять о чем-то рассказывал. Кош тогда приехал к ее матери, за травами для зелья. Принимали его не слишком радушно, но с почтением – и в дом проводили, и горячим медовым питьем угостили с дороги. Он отряхнул от снега шапку и сбросил волчью доху,  сел за стол и завел неспешные беседы с хозяйкой, пока она укладывала в берестяной короб мешочки с корой дуба, омелой, повиликой и барвинком. Повернул голову и встретился взглядом с девчонкой-подлетком, таращившейся на него из-за печи. Спросил со смехом: кто это у тебя? чернавка? Ведьма сначала поджала губы, а потом нехотя ответила: дочка, Яринкой кличут.
Яринка так и не вышла из-за печи, и словно играла с ним в прятки – то покажется, то снова юркнет в темный угол. Она и вправду была диковатая – больше возилась со зверьем и птицами, чем с людьми, и к земле была ближе, чем к небу.
Кош уснул и видел во сне цветущие яблони Ирий-града. На ветвях сидели птицы с женскими ликами и пели дивные песни.
Проснулся он рано, перед рассветом, словно кто в бок толкнул. Сел, потирая ладонями лицо, хотел было прищелкнуть пальцами, чтобы зажечь лучинку в светце, да вовремя вспомнил о клятве. Не хватало еще в первый же день все испортить.

Она еще и издевалась. Три недели представились Кошу долгими, как осенняя дорога из Мурома до Киева. Конечно, он знал и про лапти, и про онучи, только никогда их не носил. Но спорить не стал, и отвечать на подначки не собирался. Снял сапоги, и только снял – как они пропали с глаз долой. Так же пропали плащ и мерлушковая шапка с соболиной оторочкой, а вместо них появились видавшая виды свита с заплатами на локтях, и войлочная шляпа с обвислыми полями, вроде тех, что носят крестьяне на посевную.
Намотав онучи, в лаптях и поношенной свите великий чародей стал похож на простого селянина. Оглядел себя с удовольствием, лихо заломил на затылок шляпу, и сказал благодарно:
- Какая ты умница, Яринушка! И добрая, и заботливая – конечно же, зачем хорошую одежду портить. А так и удобно, и сердито.
Насвистывая что-то веселое, он вышел из избушки и направился к конюшне. Но едва зашел за угол, где Яга не могла его видеть, сорвал шляпу и в досаде метнул о земь. Вот баба проклятущая! Мало того, что служить заставила, так еще и надсмешничает! Ну да ладно, и не таких переупрямить получалось.
Конюшня у Бабы Яги была добротная, побольше иных княжеских хором. Кош открыл двери, и забыл обо всех обидах – вот они, кони драгоценные! золотые-жемчужные!.. У каждого – отдельное стойло, каждый грозно косит на чужака,  фыркает, перебирает копытами.
Подхватив вилы, он принялся за работу. Дело-то знал, да только давно спину отвык гнуть. Руки, привыкшие к мечу, вскоре вспухли пузырями мозолей. Да и кони вели себя не как обыкновенные животные – все укусить норовили или лягнуть. Не иначе – Яга подучила.
В последнем стойле на охапке прелой соломы лежал тощий мышастый жеребенок – по всему видно, что и у опытных ведьм не всегда выходит по их желанию. Кош подумал, что милосерднее было бы прирезать больного. Чтобы табун не портил. Жеребенок был настолько слаб, что даже не поднял головы, пока чистилось стойло. Постояв над ним в раздумье, новоиспеченный конюх взял животину под брюхо и легко поднял – эдакий мешок с костями, что не поднять? – потом заменил солому на свежую, помог коньку напиться и скормил кусок хлеба, который прихватил от утренней трапезы для себя.
Ну вот, с первым поручением покончено. Кош поплевал на ладони, а во дворе сорвал подорожник и растер, морщась от боли. Так быстрее заживет. Не забыл шляпу на макушку пристроить, чтобы Яга не подумала, что он нарядом не доволен. Встал под окошком и гаркнул, что есть силы:
- Принимай работу, хозяюшка! Кони твои ласковые, послушные! Не прогадал я, что к тебе пришел!

Пироги были капустные - с пылу, с жару. Кош сразу зажевал один и прихватил  второй. Оголодал после работы с непривычки. Эх, сейчас бы щей с мозговой костью, и чтобы кругляшки жира по поверхности плавали!.. И репы пареной – красноватой, мягкой, на языке тающей!.. Но вряд ли Яга была хорошей стряпухой  - это по ней видно, тонка, стройна, как рябина. Поди, только орешки и грызет. Как белка.
Позабавившись пришедшим в голову сравнением, Кош взял еще пару пирогов, завернул в тряпицу и отправил за пазуху. Кто знает, что дальше лютая баба придумает – как отправит за тридевять земель, искать То-не-знаю-что… А перекусить – оно никогда лишним не будет.
Яга обернулась скорехонько и сияла улыбкой, словно майское солнышко. Вроде как рада, что ее первое поручение выполнено. Кош хмыкнул: не так уж и трудно было. Да и второе задание показалось ему не особенно тяжелым – коней выпасти. Три дня. Тьфу, а не задание. Давно он в ночное не ездил, у костра в поле не грелся. Так что и не задание это вовсе, а приятная прогулка.
Вот тут-то он Ягищу и недооценил. Понял ее хитрость, только когда вороной жеребец развернул крылья и взмыл над землей. А за ним и весь табун!..
Но ведь красиво летят… Кош прищурился, глядя вслед табуну. И невольно подумалось: птицы, а не кони! Особенно тот, вороной! Его и надо будет потребовать за службу. Но голос Яги вернул замечтавшегося чародея из-под высот поднебесных, на землю-матушку:
-…а хоть одного к вечеру третьего дня не досчитаюсь!..
И тут он сообразил, что попался, как кур в ощип. Вот что ведьма выдумала! Как же без колдовской силы догнать летучих коней?! Несколько мгновений Кош смотрел на Ягу, не отрываясь. Сейчас молнией ей в макушку! Со всего маху! Чтобы в дерн вколотило по самые плечи!.. Но сдержался. Клятву ведь дал. Да и проигрывать не привык. А тут еще из конюшни показался тот самый мышастый жеребенок. Он один не улетел с табуном – то ли сил не хватило, то ли крылья еще не выросли. При свете дня животина выглядела еще омерзительнее – шкура на боках в парше и язвах, да еще и колченогий, вдобавок. Идет – копытом за копыто цепляется.
«Проиграть всегда успею, - решил Кош. – И уж тогда коварной бабе не поздоровится. А пока…»
Он подхватил жеребенка под мышку и не спеша пошел за ворота, в лес:
- Харчей наготовь, хозяюшка! – крикнул Яге на прощанье, еще и рукой помахал. – Приду голодный! Щей не сваришь – тебя с хлебом съем!
И засмеялся, довольный шуткой, словно бы ничего и не случилось. Словно найти среди облаков волшебных коней – это проще простого, даже смертным под силу. Едва за спиной сомкнулись деревья, Кош улыбаться перестал. Если Яга велела своим коням скрываться от него, скажем, неделю – как, спрашивается, привести их домой через три дня?
Он нашел полянку позеленее и отпустил жеребенка пастись. Тот был совсем квелый – даже травку жевал неохотно.
- Колченога ты паршивая, - сказал Кош хмуро, оглядывая со всех сторон единственного оставшегося у него волшебного коня. – Надо тебя в росе поутру искупать, чтобы шкура очистилась. Хотя по мне, так прибить - милосерднее. И хлопот меньше.
Пока он прикидывал, как вернуть ягищенских коней, те сами вернулись. То ли хозяйка их подучила, то ли сами надумали поиздеваться – но то одна, то другая лошадь показывалась в кустах ракитника, задумчиво помахивая хвостом и, казалось бы, не замечая незадачливого конюха. Но стоило Кошу сделать хотя бы шаг в сторону – скрывались в чаще с оглушительным ржанием. Некоторые еще и подпускали его поближе, делая вид, что заняты сочными побегами Иван-чая или муравы, а когда он уже протягивал руку, чтобы ухватить беглянку за шелковую гриву – уходили в небо, только ветер поднимался от крыл.
До вечера они загоняли Коша едва не до смерти (даром, что все знали, что великого чародея невозможно лишить жизни). Заморенный, с расцарапанным от беготни по лесу лицом, он в конце-концов рухнул в траву, рядом с паршивым жеребенком, который знай себе травку пощипывал и поглядывал невозмутимо из-под черной челки.     
На закате лошади снялись ровным косяком куда-то на запад. Верно, туда полетели, где еще солнышко светит. На заливных лугах поваляться, ключевой водицы испить.
- Вот ведь сила нечистая!.. – ругнулся Кош. Поднялся, чтобы сесть на пенек, и обнаружил, что место занято.
Сидел на пне белобородый старик в широкополой шляпе, закинув левую ногу на правую. Обыкновенный старик, в руках – черемуховый батожок, за спиной – полупустая кошелка.
- Что же ты, добрый молодец, в лесу нечистую силу поминаешь? – укорил он Коша. – Болотницы не боишься? А русалки? А ну – леший придет?
«Надо же, тихо как подкрался. Я и не заметил», - подивился Кош, а вслух сказал:
- Сам-то ты, дед, тоже не боишься. Всех по имени позвал.
Старик захихикал:
- Так что с меня-то им взять? Им молодых надо, сердцем ретивых, а с меня уже и спросу никакого… Может, угостишь путника? Чую, хлебушек у тебя есть. 
Только сейчас Кош вспомнил про капустные пироги. Пока за табуном гонялся, обо всем позабыл. Но есть ему совсем не хотелось. Не до еды было, надо думать, как коней собрать. Поэтому он без сожаления вынул платок с завернутым печевом и протянул деду:
- Держи! Ешь на здоровье!   
Белобородый проворно сцапал угощение, развернул, и принялся уписывать пироги за обе щеки, нахваливая и мягкое тесто, и сочную капустку. В мгновение ока все было подъедено, а старик произнес, облизывая выпачканные маслом пальцы:
- Хороши пирожки! Жирные, да скусные! Благодарствуй, добрый молодец. А сам ты тут что забыл? Дело пытаешь? Аль от дела лытаешь?
Кош не расположен был слушать прохожанина, но дед  оказался настырным и болтливым, что твоя сорока. Пока чародей устраивал костерок и собирал валежник, чтобы не гонять ночью в чащу, старик успел вызнать почти все: и про службу Бабе Яге, и про строптивых коней, только имени своего Кош не назвал.
Рядом с огоньком было тепло, да и на душе веселее. Кош жарил грибы, которые нашел, когда собирал хворост. Нанизал их на прутик и поворачивал над огнем. У деда нашлась соль в кошелке и погнутый котелок, в котором вскипятили воду, бросив горсть прошлогодней клюквы. Жеребенок прижался теплым боком и дремал, иногда обмахиваясь хвостом от ночной мошкары.
Небо вызвездило, а потом поднялся месяц – тонкий, серебряный.
- Да, Яге верить – последнее дело, - задумчиво сказал дед, прикончив очередную порцию жареных грибов. Вот ведь – маленький, а лопать горазд! – Это ты, паря, сглупил. Знаю я, кони ее слушаются, как мать родную. Ни за что тебе в руки не дадутся.
Кош мрачно молчал. Дед произнес вслух то, чего он не хотел допустить даже в мыслях.
- Но я тебе помогу.
Новость, однако. Чародей насмешливо посмотрел на странника:
- Чем же ты помочь мне сможешь? Не верю, что ты по лесам быстрее меня бегаешь! Сделаешь два шага – тут из тебя и дух вон!
Старик не обиделся, а лишь захихикал:
- Эх, молодо-зелено! Все бы вам бегать, да ноги бить без толку. Есть у меня одно волшебное средство…
Кош чуть не расхохотался. Дед собирается учить его – величайшего чародея и волшебника – каким-то доморощенным заговорам-наговорам. Да если бы не клятва, которую он сгоряча дал Яге, давно бы уже лошади ему руки облизывали, да спины подставляли, прося оседлать.
  Тем временем старик пошарил в кошелке и вытащил… сопелку. Обыкновенную ивовую дудку, которые мастерят пастухи. Вытащил, осмотрел любовно и протянул Кошу:
- Вот, держи. Дарю. Поиграй на ней, и прибежит твой табун.
Дудочка-самогудочка! Кош слыхал про такие, но надобности в этом деревенском волшебстве никогда не имел. Он уже потянулся к подарку, но в последний момент руку отдернул:
- Это ведь волшебство! А я поклялся.
Старик захихикал:
- Голова твоя соломенная! Ты поклялся отказаться от СВОЕГО колдовского умения. А дудочка – она сама по себе. И ты к ней никакого касательства не имеешь.
Уже не сомневаясь, Кош схватил сопелку и дунул, наигрывая простую мелодию. И вдруг по небу раскатилось далекое ржание, как шум далекой грозы. Ближе, ближе… И вот на поляну спускаются, кусая от злости вершины деревьев, крылатые кони. И глаза у них горят, как угли! Кош расхохотался, хватая за гриву то одного, то другого.
- Что, свет-Ярина, ты не знала, не гадала - ан наша взяла! – проговорил он, хлопая прекрасных животных по крутым бокам и лаская гордые шеи. И кони хоть и храпели недовольно, убегать больше не спешили.
Спрятав сопелку под рубашку, поближе к сердцу, Кош прихлопнул в ладоши, оглядывая пасущийся табун:
- Ну, дед! Ну, помог! Да знаешь ли ты…
Он оглянулся и увидел, что пенек пуст. Старик исчез. Только валялись обгорелые прутья, на которых только что жарились грибы.

Дедова дудочка служила исправно. Кош созывал волшебной мелодией табун, чтобы поработать скребницей и расчесать гривы, а потом снова отпускал под небеса, в горы или куда там несла коней нелегкая. И им приятно – и конюху легче. Ему хватало возни с серым жеребенком. Выкупав паршивенького поутру в росе, Кош первым делом разорил пчелиное дупло, а потом отыскал в чаще несколько луковиц дикого чеснока. Запек их в золе до мягкости, смешал с медом, и щедро намазал больного этим снадобьем от ушей до хвоста. Конек не противился, но и большой радости не выказывал, по-прежнему вяло жевал траву и  помахивал хвостом, отгоняя мух.
Приближался вечер третьего дня. Кош подобрался поближе к избушке Яги, чтобы легче было вести строптивых коней. На сей раз ему не понадобилось тащить на себе чахлого жеребенка – он вполне бодро трусил следом, выискивая по пути вкусную зелень.
Стоило вывести на дудочке незатейливую мелодию, как табун вынырнул из туч и устремился к земле. Кони потянулись за Кошем, как на невидимой привязи. Не переставая играть, он вышел из леса. Избушку Яги окружал высокий забор из кольев, на которые были надеты черепа – человеческие и конские вперемешку, а на воротах были вырезаны костлявые руки, которые благодаря колдовскому заклятью шевелились, как живые, норовя схватить  любого, кто осмелится подойти. При появлении Коша вместе с табуном, ворота гостеприимно распахнулись, будто только и ждали. И конечно же, во дворе и встретила свет-Яринушка. Разнаряженная по-праздничному, в цветочной шали и – если Кош что-нибудь понимал - злющая, как сто навок.
- Пересчитай своих коней, хозяюшка ласковая, - поддразнил ее Кош, заведя табун во двор. – Но можешь не трудиться, все здесь. Так что конюх заслужил отдых и сытный ужин.     

Что-то подобное Кош предполагал, поэтому был готов к ответу. Он поднял оброненную шаль, догнал Ягу и с излишней почтительностью укутал ее, расправляя по плечам и груди перепутавшиеся кисти.
- И что ты так разгневалась, Яринушка? – спросил он ласково. – Ну как же я могу нарушить слово, что тебе дал? Не виновен, ей-ей. Даже не приколдонул ни разу. А дудочку мне подарили – не отказываться же от подарка! Если помнишь, я поклялся не применять свою силу, а на чужое волшебство запрета не было. Гляжу на тебя - ты будто не рада, что все кони живы-здоровы, жирок нагуляли. А уж как я их холил, как лелеял…
Говорил, а сам не выпускал Ягу из объятий, словно все шалью укрывая.
- Такая грозная, такая сердитая, такая… красивая, - последнее прошептал ведьме на ушко, коснувшись губами нежной кожи на виске. – Может, сменишь гнев на милость? Накормила бы меня, напоила, в баньке попарила…
Разумеется, все это делалось не без умысла. Кош еще в лесу решил, что не надо ждать нового задания. А ну как на сей раз не повезет?.. И заганет Яга что-нибудь разэдакое, и дудочка не поможет. Остается одно - нападать, а не обороняться. Влюбленная женщина всегда слаба. Это Кош понял еще тысячелетий  шесть назад и с тех пор исправно этим оружием пользовался.
Стоит только очаровать, и не будет никаких заданий, не будет войны, а лишь мир и согласие. Заодно полезное с приятным совместить. Ведь Яринка по красоте русалкам не уступит, а уж горяча – как норовистая кобылка. Таких и объезжать приятнее.

Нет, не зря Яга состояла с Кошем в родстве. Едва он потянулся с поцелуем – и стараться сильно не пришлось, сама на шею повесилась – как ведьма все вывернула на свою пахоту. И из объятий его вывернулась и к избушке пошла. Баню ей почини! Полюбовник какой-то развалил, а ты – будь любезен, все за сутки исправь.
Прикинув время по закатному солнцу,  Кош подумал, что службу он всяко справить успеет, а поесть надо. Что там сломать могли? Ну, дверь снесли, окошко выбили, полок развалили – всего-то полдня топором помахать. А три дня на лесных харчах – это не шутка. Загнав в конюшню лошадей и насыпав в кормушки ярового зерна, Кош поспешил к ужину, предвкушая миску вкусной похлебки со свежеиспеченным хлебом.
На пороге он настороженно принюхался. Запах от горшка со снедью шел странноватый. Посмотрел на довольное лицо Яги и насторожился еще больше. Что это она так развеселилась?..
А потом он разглядел, чем она собралась его потчевать. И, наверное, впервые испугался. Если это ее очередное задание – отведать подобного кушанья… Прежде, чем ведьма успела хоть слово сказать, Кош схватил горшок и вывернул его за окно. Он бы и чугунок туда выкинул, да кто знает, есть ли еще у Яги посуда?
- Не умеешь ты, Яринушка, стряпать! -  попенял шутливо. - Ну да ладно, я сейчас такую вечерю  устрою! Ахнешь!
Притопнул по дощатому полу и приказал:
- А ну, избушка-хороминка! Открой закорма, покажи, чем богата! Чтобы можно было ужин сварить, твою хозяйку накормить.
Не успел закончить, как на столе появился хороший кусок вымоченной солонины, кочан капусты, лук да репка, полмешка муки, лукошко яиц, топленое масло да туес с сыром. Не забыла курная избушка про соль и душистые заморские травки, коим в Киеве цена была на вес золота.
- Благодарствуй, избушка-хороминка! – Кош подхватил Ягу под локоток и сопроводил к скамейке в красном углу: - Ты посиди, о жизни подумай, делом каким женским займись. Может, тебе пряжу спрясть надо или рушник вышить. А я поколдую, - и подмигнул даже. Только бы не вздумала с помощью лезть, да все портить.
Он развел в печи огонь, бросил в чугунок (сполоснув его предварительно в семи водах) мясо, покрошил репку и капусту, когда славно забулькало – сдобрил варево лучком и травами заморскими. Дух пошел на всю избушку – хоть ложкой черпай. Пока щи до ума доходили, занялся хлебом. Тесто замесил  - может, не слишком ловко, но сойдет – раскатал в пласт, сыром щедро посыпал и завертутил трубкой, а потом еще калачом свернул. Такие хлеба пекли на юге, предпочитая не возиться с закваской.
Не прошло и часа, как готовы были и щи, и вкусный пирог. Кош довольно мурлыкал под нос песенку, выставляя снедь с печи на стол и бросая к мискам ложки. Разломил вертуту – и языком прищелкнул, и глаза на мгновенье от удовольствия закрыл. Зажевал порядочный кусок, обжигаясь горячим сыром, и жестом – рот-то занят – пригласил Ягу отведать.

А дело-то было куда серьезней. Не дверь починить, и не окно вставить – тут весь сруб надо было перекладывать. Кош едва не застонал от отчаяния. Будь с ним его колдовская сила – прищелкнул бы пальцами, и в мгновение ока стояла банька, как новенькая. Намного дольше махать топором – чтобы положить хотя бы восемь венцов, надо повалить хотя бы пять деревьев. Не считая просушки и перевозки, да и крышу придется менять. Всю. За день и ночь разве обыкновенному человеку управиться?!.
Сказать по-совести, он надеялся, что вкусно отужинав Яга подобреет. Но вышло наоборот. Вот ведь упрямая какая!.. Хотя у них это семейное.
Яга рассказала какую-то невероятную побасенку про богатыря, пробившего стену и убежавшего, и заулыбалась так хитро-ехидно, что не только Кош – и Иван-дурак бы понял, что на деле все было совсем иначе.
- Ладно, займусь твоей банькой, - сказал чародей, стараясь, чтобы голос звенел беззаботно. Не хватало еще ведьме своей растерянностью веселья добавлять. Пока не проиграл, пусть и не радуется. Вот бы снова встретить того деда из леса!.. Помог один раз волшебной дудкой, может у него еще что колдовское в запасе имеется?.. - Пока не стемнело, надо деревья подходящие приглядеть. Чтобы завтра сразу за строительство приниматься.
И пошел себе, как кум королю, словно ему все ни по чем.
Перед тем, как отправиться в лес, Кош заглянул в конюшню – проверил, достаточно ли воды и кормов. Серый жеребенок, которого Яга называла Задохликом,  уже не лежал пластом, а стоял уверенно на всех четырех и жевал пшеницу. Кош сунул ему кусок пирога, посыпанный крупной солью, но конек отвернул морду.
- Что нос воротишь, безмозглый, - попенял ему Кош. – Для тебя ведь стараюсь.
Он снова протянул жеребенку хлеб, то тот задумчиво посмотрел на лакомство и вдруг сказал  -  по-человечьи и вполне внятно:
- Прибереги, когда в ведьмину баню в полночь пойдешь.
Конь говорящий! Даром, что дохлый, а все равно – волшебный! Но как Кош потом не бился, как не уговаривал, как не расспрашивал – конек не произнес больше ни слова. Только потряхивал гривой, отбрасывая падающую на глаза черную челку.
В конце-концов, Кош плюнул на неблагодарное дело и отправился в лес, но сколько не звал старика – ответом было лишь эхо. Найти пенек, возле которого он встретил таинственного прохожего, тоже не смог. То ли это был морок Бабы Яги, то ли лес менялся по своей собственной прихоти – но ни одна тропка не показалась Кошу знакомой.
К избушке-хороминке он вернулся с первыми петухами, и вспомнив слова жеребенка, отправился в баню – попытка не пытка.
В свете луны, поднявшейся над лесом, баня выглядела особенно жалкой. Кош пнул покосившиеся двери, зашел в предбанник, где вперемешку валялись изломанные веники и шайки, чиркнул кресалом, высекая искру, чтобы оглядеться.
   Изнутри баня имела еще более унылый вид. Тронув дверцу печи, покосившуюся в пазах, Кош услышал сначала осторожное покашливание, в потом и шорох из дальнего угла. Два светящихся круглых глаза не мигая смотрели на захожего гостя. Потом показалась лохматая мордашка с носом-пятачком, тощее тельце с длинными руками и ногами.
- Здорово, кум! – проскрипело существо, оставаясь в безопасной защите полуразрушенного полка.
«Какой я тебе кум!» - чуть не огрызнулся Кош, но передумал и кивнул в знак приветствия.
- Сослужи службу, - продолжало существо, - нагреби золы из печи. Теща у меня заболела – мышами объелась. Лекарство надобно. Сам бы золы взял, да вишь – заслонка у Ягищи железная, а мне к железу – никак…
«Банник!» - сообразил Кош, нагребая золы в берестяную ималку.
- Ну, бери, - он протянул баннику золу и кусок пирога, от которого отказался говорящий жеребенок. – И гостинца возьми своим, побалуй хлебушком. Давно, поди, Яга вас не угощала.
Глаза банника, до этого горевшие, как угольки, вспыхнули алым пламенем. Он схватил ималку и гостинец, и исчез, словно его и не было.
«Вот так-так, - Кош уныло уселся на лавку, оглядывая баню. – Схапал добро – и был таков».
Но не успел он додумать, как банник снова появился – на сей раз не стал прятаться в темноте, а забрался на лавку и сел рядом с Кошем, положив на свои костлявые коленки широкие, как лопаты, руки. 
- Ягища  никогда нас не баловала, - сказал он, - она к домашнему делу шибко неспособная. А ты – добрый человек, и не жадный. Поэтому я в долгу перед тобой не останусь. Я ведь знаешь какой – ого-го! У меня силищи волшебной – еще больше, чем у лешего! Хочешь, наколдую тебе камней самоцветных? Или меч Агриков, заговоренный, достану?..
Коша никто и никогда не называл добрым человеком. Он сдержался, чтобы не расхохотаться баннику в лицо. Но упоминание о волшебной силе его заинтересовало.
- Да ничего мне не надо, - сказал он, нарочито равнодушно, - думал вот баню твою починить, да ты, смотрю, и сам со всем справишься…
Банник  так и подскочил, и заплясал на тоненьких ножках:
- Баню?! Слушай, добрый человек, помоги с банькой! Я, конечно, колдун – ого-го! Но как строиться без топора? А топор-то железный! Я его и в руки не возьму!
- А Яга куда смотрит? Ее же хозяйство, давно бы подсобила тебе.
- Яга-Ягища! Смоляная косища! – банник задергал свиным пятачком, брызгая слюной от ярости. – Где ей помощь предложить!  Только и знает, как пакости устраивать! Об прошлом годе завела сюда чужака, двери приперла и давай огнем припекать! Мы с матушкой деток еле успели повывезти – не то погорели бы все, к чертям собачьим! А чужак еще и стену разнес, и крышу обвалил – вишь, просела!  С тех пор и живем, как в хлеву. Ни тебе веничка кто оставит, ни водички чистой, грязь смыть. Ягища золу год не выгребала, да еще и заслонку закрытой держит, как издевается проклятая!..
- Да, непорядок, - согласился Кош. – Эх, я бы тебе вмиг все подправил, и дверь бы новую вытесал, и крышу покрыл, да только где же нам осинок штук шесть найти, да липок пару, чтобы венцы переложить? Ведь их свалить надо, сучки обрубит, ошкурить, высушить… Долгая работа, на год или два…
- Если бревна нужные достану – за сколь баню поправишь?  - загорелся банник.
Кош сделал вид, что прикидывает на пальцах, пробормотал что-то, словно считал.
- Ну вот если прямо сейчас принесешь, да сруб класть поможешь, да крышу поднять…  к полудню управлюсь.
Банник так и взвизгнул. Выставил ладонь-лопату – сиди мол, я мигом! И растаял в воздухе.   
Подождав  немного. Кош не утерпел и вышел из баньки-развалюшки, а как вышел  – так и крякнул от удовольствия. Не оплошал свинорылый – принес и осинок, и липок, да еще и стекло раздобыл в окошко. Заморское стекло, прозрачное, как самый тонкий лед.
К третьим петухам они переложили сруб, старый сруб банник разнес, как ветер разносит кучу сухих листьев – дунул, и нет ничего. К рассвету закончили с крышей и починили полок. Теперь Кошу оставалось только навесить дверь  и застеклить окно. При первых лучах солнца банник с ним распрощался и поспешил скрыться в темный подпол, пообещав, что отблагодарит по первой же просьбе.
- Иди, иди себе, - отмахнулся Кош от его разговоров про камни самоцветные и злато-серебро. – Нужен будешь – свистну.
Напевая песенку про Дуняшу, мывшую в речке белые ножки, удачливый строитель подтесал дверь, чтобы подходила плотно, поправил ободверину и принялся выстругивать тонкие планки, чтобы вставить стекло.
«Вот тебе и Задохлик! – удивлялся он про себя. – Как знал, что в полночь банник выползет из своей норы! Вот тебе и доходяга колченогая! Надо будет ему  хлеба скормить, сколь в руке поместиться».

Вот еще! Это после всего, что он тут услышал? В баню у Яги ходить так же опасно, как на свадьбу к Змею Горынычу – спалит потехи ради. А потом будет байки травить, как-дескать был у нее в гостях братец горячо любимый, да что-то поблазилось ему – разнес по бревнышку баню, которую сам же и построил.
Вдруг и на самом деле погубить захочет? Тогда ведь волей-неволей  колдовством воспользуешься – он ведь не богатырь силы невиданной, просто так через стену не выйдет. Да и то сказать – сруб они с банником на славу поставили, не каждому богатырю получится проломить.
Кош приладил стеклецо в окно, прибил рейки и гвозди загнул – все, как полагается. И даже сам своей работой остался доволен. Колдовство – колдовством, а природную смекалку еще никто не отменял! Вот он каков – и банник на него спину гнул, да еще и по гроб жизни обещался обязанным быть. Пусть знает ведьма, что не лыком шит, да зубами скрежещет от досады.
От бани он отказался:
- Нет, благодарствую, свет-Яринушка! – ответил насмешливо. – Не привык один париться. С тобой бы – сходил, а одному мне и озерца хватит.
И ушел в конюшню, где до ночи с лошадьми возился -  чистил, да гривы расчесывал, а больше всего старался над серым жеребенком. И скребницей его вычесал – шерстинка к шерстинке, и гриву в косы заплел, и хлебом кормил, и воды ключевой полную поилку натаскал. Все ждал, не скажет ли еще слова вещего? Но конек молчал.
После происшествия с баней Яга тоже замолчала. Почти все время сидела в горенке наверху, спускалась редко и с таким выражением милого лица, будто ее люто мучила зубная скорбь.
Хорошо еще, что задания давала самые легкие – конюшню вычистить, коней на водопой сводить (тут дудка волшебная помогала), травы накосить и прочее, что  и обыкновенным  людям под силу.
Кош нарадоваться не мог – смирилась значит, поняла, что его не переупрямит.
Так прошла неделя. Перед полнолунием, когда русалки начинают баловаться, да по лесам и лугам бегать, Кош нарвал самой жгучей крапивы и положил на входе в конюшню и на окнах. Русалки, они, конечно, народ глупый и незлобивый, но кто знает, что им на игрищах придет в голову? Отправятся всем скопом коней портить – ради шутки. И такие случаи были. Заездят волшебных скакунов до смерти - для этого ли он трудился рук  не покладая? А через крапиву, всем известно, ни одна лесная нечисть не пройдет.   
В баню с собой, между прочим, Яга так его и не позвала. Видать, характер выдерживала.

Тут и дурак бы скумекал, что ведьма решила его извести окончательно и бесповоротно.  Пойти к русалкам на Русальной неделе – все равно, что в болото прыгать с камнем на шее. Но Кош унывать не стал. Колдовских коней не упустил? Не упустил. Баню за сутки построил? Построил. И тут что-нибудь придумается.
- Конечно, Яринушка, как же такой красавице – да без гребня русалочьего? Как же эти косы расчесать-распутать? – он погладил ведьму по голове, не забыв ласково потрепать за ушко, как балованного ребенка. И чего Яринка так упирается? И королевишны его о любви просили, а тут ведмачка-лешачка, которая слаще пареной репки ничего не едала, вместо того, чтобы глядеть влюбленными глазами, к русалкам-любодейкам его отправляет. А ведь могли бы эти три недели порадостнее провести. Соловьев бы слушали, в лунную ночь в озере бы купались, цветы лесные собирали, да валялись в душистом сене. Кош замечтался, но Яга его мечтания мигом пресекла – так посмотрела, словно готова была на лопату посадить и в печь засунуть – на вечернее жаркое.
- Понял, понял! – Кош тут же убрал руки и даже отошел подальше. - Гребень – и ничего больше.
Разумеется, первым делом он направился в баню. Прикрыл за собой поплотнее дверь и позвал вполголоса:
- Эй, кум! Появись-ка, дело есть. Должок за тобой!
Под полком завозилось, и появился банник. Угостился хлебушком и уселся на лавку, приготовившись слушать. Кош коротко рассказал ему о том, что взялся служить у Яги за коня, и что она велела достать русалкин гребень.
Банник аж крякнул, услышав такое.
- Ничего себе, - протянул он, дергая себя за бороду. – Им же всю эту неделю даже Водяной не указ…
- Но придумать что-то можно? – поторопил его Кош, теряя терпение.
- Надо с лешим посоветоваться, может, он знает, - банник решительно спрыгнул с лавки и засеменил к выходу, а там – задворками к лесу. Кош спешил следом, стараясь не отстать. Даром, что банник был ему до колена и топал босой – а шагал, словно в сапогах-скороходах.
Банник пролез через неприметную дыру в частоколе и тихонько засвистел. Почти сразу же его зеленое мохнатое тельце протиснулось обратно, а за ним…  тот самый белобородый старичок, подаривший волшебную дудку. Только на сей раз старик не хихикал благодушно, а воровато оглядывался по сторонам.
- И ты ему взялся помогать, - укорил он банника. – Мне за него, знаешь, какую трепку Ягища задала!  Мне – лешему в девятом колене! До сих пор голова трещит.
Банник насупился, но упрямо выставил лобастую голову:
- Должок у меня перед ним - он мне баню за день поставил. Приходи, кстати, париться.
- Узнает Яга - так запарит, что уши отвалятся, - проворчал леший, но на Коша посмотрел с приятностью. Видно, вспомнил дареный хлеб, а может, приглашению попариться обрадовался. – Ладно, как-нибудь выкрутимся, чай не впервой… Я вот что разумею: русалки, они на мужиков нападают, а баб не трогают. Ну, грязью обрызгают или кишками рыбьими забросают – так то не страшно. Надо мою лешачиху к делу приставить – она у меня баба, что огонь! Такая и медведя на бегу за хвост поймает, и в трясине иголку найдет и обратно вернется. Вот что, ты, - он ткнул сухощавым пальцем в Коша, - к полуночи за ворота выходи. В лес не суйся, пока моя баба не придет. Я ей все про тебя расскажу, вдруг она что придумает!
На том и распрощались. Кош в одиночестве отвечерял в ведьминой избушке, не забыл прихватить и кусок хлеба для серого жеребенка. Старанья его не пропали даром. Едва он переступил порог стойла, Задохлик  всхрапнул и сказал:
- Возьми шило и заткни за пояс.
И все. После этого сжевал хлеб, схрумкал овес пополам с изюмом и замолчал намертво.
Шило нашлось не сразу. Избушка долго искала его в собственных кладовых и обнаружила воткнутым в одну из свай. Кош про себя еще раз подивился бесхозяйственности Яги. У себя-то дома он наперечет знал, что где лежит и сразу замечал, буде какая пропажа случится. На всякий случай, он взял с собой и дудочку-самогудочку – какое-никакое, а волшебство.
Когда взошла луна, Кош уже вертелся возле страшных ворот. Чтобы они не скрипели, смазал им пяточки маслом. Ворота были довольны и то и дело открывались-закрывались, наслаждаясь свободой движения и полным отсутствием шума.
Лес тревожно зашумел, макушки деревьев склонились под могучим порывом ветра, и появилась лешачиха – молодая еще женщина, в потрепанной рубашке. Простоволосая и неподпоясанная.  В руках она держала пухлый узел. Смерила Коша оценивающим взглядом с головы до ног и только тогда развязала свою ношу. В узле оказалась рубашка – странная, мохнатая, пряно пахнущая травой.
- Надень, - велела лешачиха густым басом, -  из крапивы сплела. Авось, поможет.
Этот «авось» Кошу совсем не понравился, но спорить не было резона. Он послушно натянул рубашку. Лицо, шею и руки ожгло, как огнем, и кожа сразу начала чесаться – просто мочи не было. Но под строгим взглядом лешачихи,  Кош смолчал и стерпел.
- Держись ко мне поближе и не зевай, - велела она и пошла в чащу, туда, где пахло сыростью и травами, и откуда веял почти незаметный, но холодный ветерок.
Вскоре ельник сменился березами и осинами, потом пошли ивы, и они с лешачихой выбрались на берег лесной реки. Вода казалась черной и стоячей, лишь изредка пробегала по ее поверхности рябь, колыхая серебряную лунную дорожку.
- Здесь сядем, - лешачиха указала на раскидистую иву, опустившую ветви до самой воды.
Кош послушно сел, прислонившись спиной к древесному теплому стволу. Ива полностью скрывала его и лешачиху от взоров извне. Листья над головой чуть шелестели, словно пришептывали какое-то странное заклинание, навевающее сон. «Ни за что не усну», - подумал Кош, почесывая саднящие от ожогов руки. Потом украдкой зевнул пару раз, устроился поудобнее и не заметил, как задремал.
Проснулся он от хорошего тычка в бок, и подскочил, как встрепанный. Лешачиха сидела рядом, подтянув колени к груди, и смотрела в сторону так пристально, будто хотела в ком-то дырку просверлить.  Кош проследил ее взгляд – и думать забыл о волшебном коне, заданиях Яги и о рубашке из крапивы.
Полная луна висела совсем низко – руку протяни и погладишь холодный бочок. По реке разливалось голубое сияние, дрожащее, мерцающее, и сначала издалека, а потом ближе и ближе послышалось пение. Голоса были чарующие, девичьи. Пение перемежалось звонким смехом и непонятным говором – то ли по-словенски бают, то ли на каком другом языке… А потом  появились и сами русалки. Вынырнули из воды и побрели к берегу, отжимая на ходу рубашки и тяжелые волосы. Расселись по поляне, завели протяжную песню и принялись чесать друг другу косы. Гребни были богатые – костяные, не деревянные, украшенные резьбой и жемчугом. Но Кош смотрел вовсе не на гребни.
Он всегда презирал низшую нечисть, предпочитая лишний раз не  встречаться, о чем сейчас очень жалел. Ведь красавицы же! Все, как одна -  красавицы! Одна другой лучше! Мокрые рубашки обрисовывали такие формы, что и праведный Сварог бы не устоял. Сердце разгорелось, и Кош подался вперед, охваченный страстным желанием.
Он не смог даже подняться, потому что лешачиха проворно сцапала его за порты, дернув обратно, и поднесла к носу огромный жилистый кулак: сиди! Кош очнулся и присмирел. Вон оно как бывает, если не пользуешься оградительными чарами. Не будь рядом бдительной бабы, лежал бы сейчас на дне речушки, опутанный водорослями и тиной.
Русалки высушили волосы, когда луна переползла на другую половину небесного свода и повисла над кромкой леса. Тут-то и началось настоящее веселье. То они гонялись друг за дружкой, играя в коршуна и цыплят, то взбирались на деревья и раскачивались на ивовых ветвях, как на качелях, спуская до самой земли распущенные косы. То принимались петь и водить неспешные хороводы. Иногда песни были знакомые, из тех, что поют крестьянские девки на праздник летнего солнцестояния, а иногда Кош не мог понять ни слова, да и мотив был нездешний. Верно, так поют в речном царстве. Еще они собирали цветы и плели пышные венки, совсем как земные девушки. Только не боялись вплетать лютики – по поверьям, лютики в венках вытягивают молодость и красоту той, которая станет такой венок носить.
К слову сказать, причесавшись, русалки побросали гребни в траву, там они и лежали сейчас, тускло поблескивая жемчужинами. Выждав момент, когда русалки вновь затеяли возню и сгрудились на противоположном конце поляны, лешачиха прошептала Кошу в самое ухо:
- Ползи туда и возьми один гребень. Один! Больше не бери!
Кивнув, чародей осторожно отвел ветви и выполз из укрытия. Добраться до гребней труда не составило, и он схватил первый попавшийся – гладкий, костяной, со скромной резьбой по выгнутой спинке. И только схватил, как на глаза ему попался другой – переливающийся камнями, с изображением русалки в лилиях. Совсем не чета первому! А ну, как Яга не поверит, что он раздобыл именно русаличий гребень? В голове помутилось, и Кош недолго думая схватил гребень в каменьях.
В тот же миг поляну потряс гневный вопль. Даже луна спряталась в тучу, а с ближайшего дерева взвились с диким карканьем вспугнутые вороны. Не успел Кош и глазом моргнуть, как его уже окружили плотным кольцом. Оба гребня тут же вырвали у него из рук, жадные пальцы с острыми ногтями нацелились вцепиться в жертву, зацарапать-защекотать до смерти осмелившегося нарушить священный праздник!.. Но наткнувшись на крапивную рубашку, русалки с визгом отскочили. Правда, окружение не разомкнули и принялись болтать на непонятном языке, злобно посматривая на пришельца.
«Попался! – Кош почувствовал, как по спине пробежал противный холодок. – Ну на кой я второй гребень схватил? Вот, по глупости и расплата!»
В это время, растолкав водяных девок, в круг протиснулась лешачиха. По сравнению с красавицами выглядела она - страхотина страхотиной, но Кош не задумываясь расцеловал бы ее. Лешачиха что-то втолковывала русалкам, и они, вроде, присмирели, но ненадолго. Стали звать кого-то, махая рукавами, как крыльями, и смотрели на реку. Кош оглянулся через плечо, и второй раз позабыл обо всех и обо всем.
Река снова просияла, но уже не голубым светом, а пошла радужными бликами. Вода всколыхнулась выше самых высоких деревьев, разбилась на две части, обнажив глубокое  песчаное дно с темным провалом омута, и появилась еще одна призрачная дева – повыше остальных, красавица – глаз не отвести, в жемчужном венке и ожерельем в три ряда на высокой груди. Царица русалок!.. Лешачиха еле слышно всхлипнула и невольно попятилась. Видно, даже она не могла бы тут сладить.
Русалки загомонили наперебой, что-то объясняя царице и тыча пальцами в Коша. Некоторые пребольно дергали его за волосы, но тут же отскакивали с шипеньем – крапива мешала.
Дева в жемчужном венке слушала внимательно и молча. Выйдя на берег, она медленно обошла Коша трижды, склонив голову к плечу и приглядываясь к его рубашке. А потом вцепилась пальцами - крепкими, как крючья, и вмиг разорвала крапивное полотно в лоскуты. Лешачиха подобрала подол повыше и дунула в чащу – лишь волосы всплеснули в лунном свете.
Тут бы все и закончилось, но торжествующий вопль русалок сменился испуганным, и они отбежали  шага на три, даже царица отшатнулась. Кош не верил своему счастью, лихорадочно соображая, что же его спасло. Шило! Вся  лесная и водная тварь боится железа! Эх, прав был конек! Снова  его совет пригодился!
Не теряя  времени, Кош выхватил шило и прочертил острием на земле круг, взрывая с корнем сочную траву, и едва успел сомкнуть линию, как шило рассыпалось в его пальцах в мелкий прах.
По поверьям, нечисть не пересечет черту, сделанную железом. И правда, оправившись от испуга, русалки взбесились еще больше. Если Кош что-нибудь понимал, на голову его призывались такие проклятья, что солнце бы  померкло, услышь их. Девки носились по поляне, швырялись комьями земли, ветками и кусками  полусгнившего валежника, но в круг попасть не могли.
Не успел русалочий пленник передохнуть, как царица вскинула руку, отдав какой-то приказ. Тут же часть русалок бросилась в воду, и ушла на дно.
«Зачем это они?..»  – всполошился Кош, вытягивая шею и пытаясь понять, какая еще опасность его поджидает.
Гадать пришлось недолго. То одна девичья головка, то другая всплывали на поверхность. Русалки выбирались на берег, неся на плечах корзинки, сплетенные из ивовых прутьев. Несли, пошатываясь от тяжести. Кош разглядел, ЧТО было в этих корзинах, и  похолодел: каждая была полна жемчужин – да каких! Величиной с добрый кулак! Некоторые были неправильной формы, похожие на оплывшие куски воска, но были и идеально круглые, матово блестевшие перламутром. В ином месте и в иной час Кош пришел бы в восторг от богатства и не лаской, так таской завладел бы подобной красотой, но теперь… Если закидают такими булыжниками – не видать ему больше ни солнышка ясного, ни девок красных, не валяться на пуховой перине и не мчаться на волшебном-богатырском коне по полям росистым.
Вот русалки подхватили по жемчужине, примеряясь, как  бросить посильнее…
- Стойте! – Кош вскочил, выставив вперед ладони. – Желание! Последнее желание!
Русалки смешались и посмотрели на царицу – что скажет? А царица посмотрела на Коша, и в ее темных глазах ему почудилась усмешка: валяй, мол, свое последнее желание, да не тяни, не порть нам забаву.
- Дайте сыграть напоследок! -  взмолился он, выхватив из-за пазухи заветную дудочку.
На сей раз царица и впрямь усмехнулась, и села на траву, вольготно опершись на локоть: играй, мол, а мы послушаем, все равно до третьих петухов еще долго.
Кош давно знал, что нет вернее пути к сердцу девичьему, нежели сладкие песни. Конечно, на свирели-сопелке он был не так ловок, как на гуслях – но что умел, то умел. Кто бы сказал, что игра на дудке ему жизнь продлить сможет -  посмеялся бы, не поверил.
И полилась по ночному лесу песня – душевная, печальная, песня об одиноком холодном сердце, которому не суждено испытать любовного жара. Пожалуй, никогда еще Кош не играл столь проникновенно. У самого даже слезы на ресницах повисли. Что уж говорить о русалках? Расселись вокруг, головы русые склонили и залились слезами. О чем горевали? О потерянной ли человеческой жизни? О брошенной ли любви?..
Кош играл, пока в глазах не потемнело от натуги. А до рассвета еще далеко – даже луна не скрылась полностью за елями. Отнял дудку от губ, вздохнул  полной грудью разок – и заиграл совсем другое, плясовое, задорное. Русалки повскакивали с радостным визгом, захлопали в ладоши и пустились в дикую пляску во главе с царицей. Прыгали, как олени, трясли волосами, да подолами. Но музыканту некогда было любоваться на такое зрелище. Кош вспомнил все напевы, которые только слышал, и лишь поглядывал на восток – не розовеет ли небо? близко ли рассвет?..
Тут случилось непоправимое. Может, древесина рассохлась, а может, не выдержала дудочка такого напряжения – раздался треск и мундштук раскололся. Вместо мелодии теперь раздавалось одно сипение. Русалочья пляска прекратилась, и Кош понял, что все – приехали. Теперь ничто уже не поможет.
Уронил сопелку в траву, оглядел девок – и шагнул через черту. Лучше пусть залюбят до смерти, чем камнями забьют.
Царица первая скользнула к нему, грозная и прекрасная. Схватила за уши, притянула поближе и поцеловала устами сахарными в уста, да так крепко, что колени подкосились. А потом отстранилась, вынула из волос гребень, украшенный стол богато, что больше походил на венец, положила гребень музыканту под ноги, и скрылась в водах реки, махнув на прощанье.
Пока Кош оторопело смотрел ей вслед, русалки похватали брошенные  гребешки и мигом сложили их в кучу у его ног. И прежде, чем исчезнуть в реке,  каждая подходила с поцелуем, и так целовала, что Кошу небо с овчинку начало казаться. Когда последняя речная дева исчезла среди волн, зацелованный едва не до смерти Кош бессильно рухнул рядом с оставленными гребнями. В голове не было ни единой мысли – пустота сплошная, что с чародеем нечасто случалось.
А тут и край неба порозовел, и  белый всадник, словно сотканный из тумана, промчался мимо, едва не задев развевающимся плащом.
Кош взъерошил волосы, приходя в себя, подобрал дудочку и положил бережно поближе к сердцу – снова спасла. Потер задумчиво переносье  - и вывалил весь жемчуг из корзины, а в корзину накидал гребней. Полнехонько накидал, даже с горкой.  И пошел, путаясь ногами в траве и мечтая  об отдыхе – вот бы проспать сейчас день до вечера! А то и ночь захватить! А Ягища пусть чешется хоть всеми гребнями сразу, а еще лучше – подавится ими от злости